ВОЗЛЕ ВОЙНЫ. Одесса. Февраль 2022 — лютый 2023.

Отрывок из книги

Почему надо все записывать? Потому что память штука ненадежная. Сестра, в начале марта заехавшая с матерью в инвалидном кресле и двумя собаками в Тирасполь (по лагерю беженцев ходили приятные люди, уговаривали семьи с детьми и стариками поехать, «переждать в спокойном месте», вон и автобус стоит), в который раз пересказывает эту историю, для нее очень травматичную — и как они оттуда все-таки смогли выбраться, когда она поняла, куда попали (мать так и не поняла, так хорошо, тепло, кровати, тапочки дали новые, кормят хорошо). Я говорю, спасибо Т.К., когда я ей позвонила в Киев и сказала, что все хорошо и они уже пересекли границу, они в автобусе и едут в пансионат в Тирасполе, она закричала, как Тирасполь? Это же Приднестровье… И я сразу тебе перезвонила. Нет, говорит сестра, ничего этого не было. Ты не звонила. Вообще связи не было…

Про свет говорят эвфемизмами, как бы бессознательная сакрализация. Как бы шутя. У вас была Света? Да, заходила ненадолго и ушла. А, она у меня сейчас сидит, кофе пьет.

Пришел мастер Сергей с помощником, быстро и чисто поставили буржуйку, проделали аккуратную дыру в стене, вывели и закрепили трубы, изолировали от возможного нагрева провода. Протопили, все хорошо. Все тянет, все греет. Но она совсем некрасивая, огромная черная функциональная дура.

Только когда то ли простыла, то ли загрипповала и смогла несколько дней просто валяться и читать, поняла, как же я устала… Год назад в это время русские танки уже стояли на границе с Украиной.

Огромные звезды. Просто огромные. Исчезло световое загрязнение. Лебедь и Пегас, и Орион, и Большая Медведица, и планеты — Марс и Юпитер.

Сегодня очередной удар по инфраструктуре, ракеты били по Киеву, Харькову, Днепру, Николаеву… Открываешь утром телеграм, сразу в новостях—в сторону территории Украины летят ракеты… И сидишь, и ждешь, и отслеживаешь—куда именно летят, сбили ли. Занимаешься еще чем-то, с кем-то переписываешься, и следишь…

Одесса хороший город, но несколько запущенный, в центре много домов в плохом состоянии или вовсе заколоченных, полуразвалин, осыпающаяся лепнина, разбитые тротуары. Хорошо выглядят только туристские объекты, то есть то, что обычно попадает на открытки и фотографии в путеводителях. Но в умственном пространстве русского патриота это какой-то блистательный град, небесная Одесса, сакральный город, который надо отобрать у врага. Что-то вроде Иерусалима.

Честный продавец у прилавка, торгующего осветительными приборами и новогодними гирляндами— нет, эта вам не нужна. Тут разноцветные лампочки. Это на елку.

Все жертвы неосторожного, неправильного в силу отсутствия опыта обращения с альтернативными средствами обогрева и освещения—тоже на совести России. Отравившиеся угарными газами. Погибшие от пожара из-за неосторожного обращения с буржуйкой или свечкой. Иссеченные осколками взорвавшихся газовых мини-баллонов… Их много на самом деле.

Нерегулярные, непредсказуемые отключения выматывают еще и тем, что насильно вгоняют тебя в какой-то диковатый режим. Скажем, света нет с восьми и до двенадцати вечера… Что делать? Спать? Читать при свете фонарика? Читать с телефона? В результате засыпаешь, просыпаешься в полночь, когда дают свет, начинаешь что-то делать. Кажется, было что-то про двойной сон в ФБ… Что раньше именно так и спали.

Ездила по всяким делам в город. Уже к шести вечера старый центр, непарадный, но престижный район рядом с парком Шевченко и Ланжероном, погружен в абсолютный мрак. Уличное освещение выключено, в окнах темень (кое-где свет от гирлянд и аккумуляторных ламп). Во тьме светятся блуждающие огоньки налобных и ручных фонариков, ярко-белые, ослепительные… Толща океана, где плавают светящиеся глубоководные рыбы…

Первый раз встречаем Рождество по новому стилю, одновременно с Ханукой. На Приморском бульваре гигантский ханукальный светильник. Самая большая и шикарная рождественская елка, кажется, в одесской мэрии, не у мэрии, а именно внутри, в холле.

Такое ощущение, что на европейский церковный календарь перешли с огромным облегчением—теперь вместе со всеми.

Рождественская история поражает именно своей будничностью — государство сгоняет граждан на очередное бессмысленное мероприятие, на сей раз на перепись населения, кому она далась посреди зимы, перепись эта, но против начальства не попрешь, гостиницы и хостелы заняты, организовано все из рук вон, остановиться негде… А тут еще и жена рожает. Сколько таких историй было в начале войны в палаточных лагерях беженцев, в каких-то ангарах, спортзалах, случайных, совершенно неподходящих, нежилых местах…

Первая в Одессе с начала военных действий однодневная выставка новых работ молодых художников в Одесском художественном музее. В соседних залах другая, стационарная, некоторые работы я помню еще по прошлогоднему киевскому Арсеналу. Она так и называется — До Війни…

На темной, абсолютно темной Канатной, по которой мимо темных домов бродят с фонариками редкие прохожие, ярко освещена одна-единственная витрина, из которой на проходящего как бы выпирает большая голая пятка. Пятку держат сильные руки педикюрши. Остальная часть клиентки в кресле, на втором плане. Красное платье, черные локоны рассыпаны по плечам. Готовится к встрече Нового года. Мало ли, как оно получится…

Туманная сирена на маяке молчит с начала войны. Гудит только сирена воздушной тревоги.

Маргинального вида мужик на рынке: ну, с наступающим, и шоб наш Вовка завалил их Вовку.

Услышала на рынке знаменитое одесское словосочетание «чистое здоровье». Продавцы креветок (рачек) на пляже кричали «креветки черноморские! Натуральный белочек! Чистое здоровье!». Здесь оно относилось, кажется, к синеньким (баклажанам) собственной засолки.

<…>

Неожиданно про культурную апроприацию. Полная чушь, думала всегда, как может оскорблять человека, если кто-то наденет его национальную одежду, например. Г.К., поэт, то есть человек чуткий к слову, перебравшийся в спокойный Израиль (чудовищный оксюморон нашего времени), пишет мне в ФБ после удара по Днепру — мол, у вас там прилеты. И я реагирую совершенно неадекватно. Во-первых, зачем он мне это пишет? Я что, сама не знаю? Во-вторых, он — внимание! — не имеет права называть это прилетами. Я же говорю, неадекватная реакция.

Начинаю разбираться, а что меня, собственно, так задело?

Наверное, думаю, «прилеты» — сленг тех, кто живет в условиях опасности и хочет как-то ее приручить лингвистически. Чужак на такой сленг не имеет права, имеют только свои. Он тем самым, ну, примазывается. Чужак, если он сочувствует, может сказать, ребята, как вы там, был удар, я тревожусь, отзовитесь. Но не вот так, легковесно, да еще с подтекстом, смотрите, я свой, я пользуюсь вашим сленгом. Ну вот не свой.

На границе с Молдовой в лесу в стае диких собак замечен лев. Одесский зоопарк официально заявил, что не имеет к этому никакого отношения.

А.С., поэт, уехавший из Украины в Россию до войны, продолжает ставить в профиле место проживания «Одесса», точно как по тому анекдоту про коммивояжеров.

На рынке купила вяленые турецкие маслины, утиную печень, куриные желудки собаке, маринованные синенькие (баклажаны), сливки немереной жирности, сулугуни и два литра вина в самой той винарке, которая собирает всякий винтаж. У Игоря Божко за столом (маслины, соленая болгарская брынза и сулугуни) вспомнила, как в апреле Катя Капович посвятила нам стихотворение, хорошее и трогательное, но в котором упоминалась «голодная Одесса». Одесса не тот город, который легко согласится быть голодным.

Елочная гирлянда аварийного освещения стала что-то тускло гореть. А.Ш. говорит, это потому, что там только одна батарейка была свежая, остальные юзаные, они ее высадили. Я—нет, это китайское говно, надо зачистить контакты. А.Ш. — нет, контакты тут ни при чем. Но все-таки зачистил. Гирлянда светит ярче. А.Ш.: я же тебе говорил, надо было просто зачистить контакты!

Тыквенный латте, кстати, в городе есть. Только он гарбузовый.

История льва (львицы). Ее забрал себе из домашнего зверинца еще львенком местный зоозащитник, выкормила собака, ну и… Он говорит, что гуляет с ней только по утрам, никого не беспокоит, и чего все шум подняли.

Сегодня отмечали 350-ю сетку. По сетке на день войны. Н. принесла пролиски. Подснежники. Сегодня 20 января.

Все вдруг вышло наружу. Если были в зачатке глупость и подлость, их стало видно. Если отвага и благородство — тоже. Особенно почему-то отчетливо проявились дураки.

Московская мастерская актуальных литературных практик, как они себя определяют, объявляет набор слушателей. Спрашиваю, а какие вообще актуальные литературные практики вы собираетесь преподавать в России, учитывая все последние безумные законы? Ваша хедлайнерша, позиционировавшая себя как нонконформистка, лауреат и финалист медийных премий, автор «автофикшн», что бы это ни значило, с начала «спецоперации» как воды в рот набрала… А мы, говорит ее коллега, писательница, маргиналы, потому и актуальные. Какие, спрашиваю, маргиналы, у вуза, с которым вы аффилированы, государственная лицензия, вы получали престижные литературные премии, печатаетесь у Шубиной вместе с Захаром Прилепиным…

Ну, говорит, нам же надо как-то платить преподам… И вообще, наш ректор в тюрьме сидел. Что, кстати, правда.

Тем отважней выглядят «Волга» и Гера Лукомников с его антивоенной подборкой…

Одна из причин «эффекта Лукомникова», то есть резонанса, который вызвала его подборка в «Волге», — минимализм текстов, принципиальная внелиричность. Сложные, «художественные» стихи просто не задерживаются в зоне читательского внимания, проскальзывают, они избыточны в условиях постоянно меняющихся сухих новостей и военных сводок. Хоть бы и протестные, и написанные с самыми благими намерениями. «Много лишних слов» (с)… К тому же одиночное высказывание громче и отчаянней коллективного. В русских антивоенных антологиях ключевой посыл как бы размазан, рассредоточен по пространству текстов.

Когда сидишь в темноте со свечами и гирляндами, оно, конечно, романтично, но, когда включают наконец свет, понятно, что надо бы срочно убраться в доме. В темноте грязи не видно.

По вечерам в небе висят Плеяды и Сириус.

Поехала в Пассаж, в магазин фирмы «Штапель», купила себе платье. Подумала, вот я собираюсь-собираюсь, потом как-нибудь приду, а он закрыт. У них платья подешевели в два раза с начала войны (то есть цена осталась той же, но упала гривна). В прошлом январе ходили в «Штапель» на Подоле, с Т.К. и Л.К., Л.К. понравилось одно платье, потом, говорит, куплю. Хорошо, что не купила, думаю, сгорело бы со всем остальным…

Потом пошла в «Майстерню шоколаду», выпила топленый шоколад с красным перцем. Странная все-таки жизнь.

Платье темно-зеленое, в мелкий цветочек…

На Водохрещу видела идущую навстречу по залитому солнцем переулку молодую пару, у девушки в руках пальмовая ветвь. Когда они подошли ближе, вижу, что это имитация из соломы. А я еще думаю, что это такое они продают странное у собора, веера что ли. Видимо, шли с моря. Почему не искупаться-то, вода восемь, воздух пятнадцать.

Илья Каминский выложил интервью с нами, записанное еще в начале лета. В предисловии пишет, с Марией и Аркадием мы встретились в кафе в центре Одессы, под платанами… Как только я включил диктофон, началась воздушная тревога, но они, мол, не тронулись с места и только ordered more wine… И правда, похоже на нас.

Совершенно сюрная переписка с болгарской переводчицей (хорошей). Пишет, ее главный редактор, такой-то и такой-то, приехал в Одессу, привез генераторы. Вам ведь генератор не нужен? Нет, пишу, лично нам не нужен, но на фронт очень нужен, я могу связать с волонтерами. Не надо, он уже все отдал, у него целый список. Но он очень хочет с вами познакомиться, позвоните ему. Хорошо, говорю, позвоню. Нет, он очень занят, он сам позвонит, дайте мне ваш телефон. А я уже, пишет, дам ему, а он с вами свяжется. Ах, он не позвонит, у него нет времени, вы лучше сначала добавьте его в друзья, может, тогда и позвонит, он не будет звонить незнакомому человеку… Не могу отправить запрос, пишу, у него лимит исчерпан. Ну это неважно, говорит, он все равно в Одессе проездом и уже уехал. Может, на обратном пути. Хорошо, говорю, на обратном. Ну может, он и не позвонит, он вообще очень занят. Я, кстати, пишет она, сказала когда-то ему про ваш роман, что это фантастика, и он не захотел его брать. Я говорю, ну вот, можно было бы сказать, что это магреализм, может, взял бы, но теперь-то чего… Да, говорит, а вместо вас мы опубликовали таких-то и таких-то. Очень рада за них, говорю, но у меня вообще-то телефон садится и света нет. И две воздушные тревоги подряд. Ах, говорит, извините.

Кстати, потом-таки добавил в друзья, классный мужик оказался.

На море столько народу, что у девочек в кафе на набережной не хватает на всех меню. Помню, год назад, 23 февраля так же гуляли по набережной, тепло было, толпа народу, женщины с детьми, собаками разноцветными… Думала тогда, вот гуляют, как будто ничего не происходит, а ведь война вот-вот. Может, завтра уже.

Свет дают по два часа через шесть. Разбивают на три интервала, один приходится на ночь, то ли на два, то ли на четыре…

Готовая почти сценарная заявка для остросюжетного фильма. Несколько семей из Херсона решили пересидеть оккупацию на острове в плавнях, где у них были зимние дачи, собрались, затарились продуктами, топливом, загрузились в лодки и отправились. Тринадцать человек, из них пятеро детей. Однажды попробовали вернуться в Херсон на тех же лодках, их остановили, сказали, эвакуация только на левый берег (уже как бы полностью отошедший к России). Они отказались, сказали, что вернутся к себе. Тогда их спросили, а где это — к себе. Они примерно объяснили. Через день к ним прилетел дрон. Покружился и сбросил взрывчатку. Попал по их запасам бензина, семьсот литров, которые тут же вспыхнули. Детей от осколков прятали под кровати, сверху навалили матрасы… Так они продержались почти год.

Страшная современная робинзонада: крупные характеры, дети, семейные ценности и удобный локальный сеттинг. История подлинная. Конечно, ее можно приукрасить, ну чуть-чуть. И появлением некоего странного человека, то ли дезертира, то ли разведчика. И всяческими человеческими конфликтами.

Нам дали танки. Германия так удачно упиралась, что выбила для нас американские Абрамсы.

Новый год. Тридцать первого обещали свет на весь день, но вдруг отключили. А, говорю, наверное, ракетная атака. Точно. При ракетной атаке вырубают подстанции, чтобы при попадании было как можно меньше повреждений.