ИНТЕРНАТСКИЕ РАССКАЗЫ

Отрывок из книги

А в столовке были мы.

Так бы смотрение «американцев» на нас, а наше — на них, и продолжалось до бесконечности, если бы моим одноклассникам не пришла в голову светлая мысль вытащить меня из моего закутка под лестницей в переходе между корпусами (куда я пряталась читать, плакать и рисовать) и заставить меня написать «американцам» письмо. Я же тоже была существом умеренно потусторонним — не случайно меня как-то заподозрили в том, что я верю в Дьявола. И читать я умела, и ребусы отгадывать на телепередачах, и пела какую-то тумбалалайку, и для других американцев там что-то. В общем, на крайние обстоятельства — крайние меры.

Скажите Рёве, пусть пишет письмо. А не то — она сама знает что.

Казаки турецкому султану писали с меньшим воодушевлением. Собрался весь класс. Мне дали самые лучшие карандаши и фломастеры, какие

только смогли раздобыть, и красивый листок бумаги. Где утащили — не знаю, я была не в том положении, чтобы задавать вопросы, тем более неудобные.

Мне надо было в очередной раз заработать себе целые кости и неразбитые очки умственным трудом.

Уж не знаю, что я им там, бедным, написала.

Учитывая уровень наших знаний, в самом лучшем случае это могло быть «we friends, we to love you».

Дальше девчонки разрисовали это послание всяким визуальным фольклором нашей среды: цветочками, жабками с глазами, сердечками и бантиками.

Дальше снарядили делегацию. Конечно, надо было поставить туда первым делом наших красавиц и классных девчонок — Ирку и Аньку. Кого-то

из ребят попредставительнее. Мне на этот праздник доступ был заказан.

Пока кто-то не сказал: слушайте, без Рёвы нельзя, американцы же нам что-нибудь сказать могут. Мы сами не поймем, и главное — ответить не сможем.

Меня опять извлекли из-под лестницы и тычками и пинками поместили в состав делегации.

Во время ужина весь интернат, затаив дыхание, смотрел, как наша небольшая группка движется прямо в сторону инопланетян. Младшие — с обожанием, старшие — с завистью. Мы же были всего лишь пятым классом, десятиклассники нас в этот момент ненавидели.

Американцы — хоть они и были канадцами — чуть не умерли от радости. Наконец-то их мечта осуществилась. Гора сама пришла к Магомету. Чудо, которое им обещали, все-таки случилось.

Они знали по-русски всего пару слов — и все их нам сказали, а мы от восторга не могли говорить ни на каком языке.

Зато мы их отвели в наш спальный корпус. Они хотели пожелать нам спокойной ночи. А мы просто хотели привести их с собой. Нам особенно нечем было похвастаться перед заморскими гостями, но все-таки у нас было несколько пыльных плюшевых крокодилов в холле. Мы хотели их показать.

Вся интернатская система сломалась об это происшествие.

Интернатский персонал не мог перечить группе американцев, бойко вломившейся в спальный корпус, держа нас за руки. Американцы — это было священно. Кроме того что это были большие бабки.

Они уложили каждого из нас в кровать, подоткнули одеяло и обняли. Хотя мы были грязные, вшивые, невоспитанные.

Они замечательно вкусно пахли. Пахли уютом, счастьем, солнцем, заботой, хорошими теплыми домами, покоем. Может быть, это были духи. Может быть, это была просто нормальная жизнь.

У Тамары была задорная и широкая улыбка. У Тэнис — бесконечно длинные светлые кудри, в которых можно было утонуть. Пожилая мисс Поттер была необъятной и самой мягкой.

Мне в этих объятиях было очень страшно. Я постоянно искала возможности убежать от других, спрятаться, чтобы никто в меня не тыкал, не закручивал локоть за спину, не бросал на пол или на стену. Одиночество защищало, а прикосновения были угрожающими, в лучшем случае — непривычными и странными. Поэтому я начинала задыхаться, еще когда мисс Поттер приближалась к моей кровати.

Но я хотела быть хорошей девочкой — и потом от них всех так хорошо пахло. Я пережидала этот неприятный момент объятий. Я съеживалась и не двигалась. Они были так рады нас обнять, что я не могла не дать им эту возможность. Они были нашим светом.

Гораздо лучше было, когда они становились у наших невысоких темно-коричневых шкафов и пели нам колыбельные по-английски. Я понимала

некоторые слова. Там постоянно было что-то про Бога, но мы же привыкли к тому, что американцы, когда они вдруг появлялись в нашей голодной

жизни, каждый раз рассказывали что-то про Бога.

Amazing grace

How sweet the sound

That saved a wretch like me

I once was lost, but now I’m found

Was blind, but now I see

Эту песню я очень любила, хотя меньше всего понимала. Я была уверена, что это гимн Америки, потому что она звучала очень торжественно.

Повзрослев, я выяснила, что все, что они нам пели, — это госпелы. Они отчаянно пытались спасать наши души. Тем, что в их стране считается

универсальным демократическим языком — доступным каждому.

<…>

Но третий, последний ребус, мне не давался. Зашифрована была героиня сказки. Это само по себе было проблемой, потому что круг чтения у меня был все-таки очень специфический и не похожий на то, что читали домашние дети. Я знала очень много про пионеров-героев и немного про сыщиков. С героинями сказок все было куда хуже.

Заканчивалась она, несомненно, на «-очка», потому что там была (например) почка и запятушка перед ней. Посередине было что-то серобурмалиновое с бантиком, там один черт разберет. А вот в начале был персонаж фильма. Я знала, что это персонаж фильмов Гайдая, которые показывали почему-то всегда только по первому каналу, а он в моем домашнем телевизоре не ловился (тот был настолько дряхл, что удивительно, что там ловилось хоть что-то). Я знала, что в этих фильмах есть вездесущая троица персонажей, одного из которых, вроде бы, зовут Бывалый.

При всем разнообразии сказочных персонажей, вряд ли в игре была загадана Бывалочка. И вряд ли Балбесочка — кажется, такой у Гайдая тоже был. Впрочем, кто их знает, на фоне Муми-троллей, мишек Гамми и Том-Тит-Тотов. Всякое бывает, пойди разбери этих взрослых, вздора напридумают.

Мои соперницы явно опознали персонажа, но понятия не имели о двух остальных компонентах, поэтому смотрели на меня стеклянными глазами и просто тупо надеялись, что у меня ничего не выйдет и проиграем мы все втроем.

Я представила себе, что будет, если я проиграю. Во-первых, меня просто прибьют, как муху, по возвращении в интернат. А «во-вторых» уже будет несущественно, потому что прибьют меня по-настоящему. В зеленых глазах Эськи уже светилось обещание отправить меня на тот свет тихим интернатским вечером, пока нянечки обходят другие этажи.

Я смотрела на своих одноклассников. Это было очень страшно. Но одновременно их было очень жалко. Они подобрались так близко к небывалому чуду, к осуществлению такой мечты, о какой даже и не мечталось никогда.

— Ну, ты совсем не знаешь ответ? Ну, подумай! — нервничал ведущий.

Я стала отчаянно оправдываться:

— Я знаю, что в конце будет «очка» — и, скорее всего, даже «алочка», но я не понимаю начала, я не видела этих фильмов!!!

Три слоя штукатурки рисковали потечь ручьями. Все-таки прозвище мне же дали не просто так.

— У тебя еще пять секунд — и ты проиграешь абсолютно все! — нагнетал ведущий.

И тут Анька — жившая с очень общительной и по-своему заботливой матерью, а потому видевшая все комедии с Первого канала — соединила изображение Вицина с той частью, которую мне все-таки удалось угадать, и показала мне знак: подняла руку — и свела и развела два пальца.

Конечно же. Это был рыбий хвост, превращенный в ноги. Персонажа звали Трусом.

— Русалочка!!!! Это Русалочка!!!!!!! — заорала я, давя со всей дури на кнопку.

Ведущий, бедолага, сам испереживался — поэтому заорал от радости не меньше моего:

— Да-а-а-а-а! Молодец, Рита-а-а-а-а-а-а!!! Сегодня ты стала победительницей нашей игры!!!!!

Интернатская трибуна неистовствовала. Я думаю, счастливые вопли и исступленный топот были слышны до самого Новосибирска. Вся замерзшая, битая, обворованная и вшивая интернатская душа рвалась из тела криком и летела через яркие солнца прожекторов в космическую мглу студийных декораций.

Ведущий тем временем шел к стойке с призами.

— Итак, третье место в нашей игре «Грош в квадрате» сегодня заняла Маша — и она уносит с собой этот лимузин для куклы Барби! Второе место заняла Наташа — и ей достается этот медведь!!! А наша победительница Рина… — он ходил вокруг подарков. Больше медведя все равно ничего не было. Но еще были и роскошная приставка, и синтезатор, и бог знает какие еще дары сезама.

Но мужик выбрал для меня сиротливо стоящий с краю темненький магнитофон.

В студии воцарилось гробовое молчание.

Несправедливость вознаграждения была какой-то слишком вопиющей, а дети в этом отношении иногда способны не спускать взрослым ни на дюйм, даже если в жизни не видели ни одного из этих даров развивающегося капитализма.

— Мы дарим нашей победительнице Римме вот этот прекрасный магнитофо-о-он!

Публика безмолвствовала. Не только мои интернатские, которые ожидали для своего делегата, только что добывшего для них луну с неба, какой-то из подарков хотя бы с третьей ступеньки огромной выставки, но не с последнего края. Молчали все трибуны.

— А также… во-о-о-от эту мягкую игрушку!

Ведущий решил добрать количеством и выхватил со стойки небольшую плюшевую собачку, размером примерно с его руку. У собачки были темно-розовые уши. Магнитофон-то у меня дома уже был — мать нашла на помойке, как многие в то время, и полностью перепаяла, она прекрасно умела обращаться со всякой техникой. А вот плюшевых игрушек у меня не было. Собачка сразу мне понравилась.

— И еще вот этот модный зонти-и-и-ик!!!

Зонтик был большой. На кой черт маленькому заморенному интернатовцу, практически не видящему уличного света, огромный бело-синий зонтик, было решительно непонятно. Но все-таки размеры зонтика и его жизнерадостная модная окраска убедили интернатовцев, что в целом на этом можно примириться.

Все радостно зааплодировали и от души закричали: «Ур-р-р-ра-а-а-а».

Ведущий пожал мне руку — и за мной пришли специальные люди возвращать меня в гримерку на соскребание штукатурки.