Мы с Матвеем родились в Тольятти в Автозаводском районе, уехали из него в один год в Самару и поступили в один университет, но не были знакомы в Тольятти.
Теперь мы снимаем однушку в новостройке на самой окраине, ходим в «Ашан» и Ikea, ездим в город на одной и той же маршрутке, врём соседям, что братья, ржом, много трахаемся, ругаемся, ходим дрочить в туалет, готовим, висим на турнике, устраиваем лютые вечеринки и представляем, что это вовсе не русская бедность из обзора Варламова, а сонный американский пригород, и мы типа панки или чуваки из сериала. И каждый день мы мечтаем отсюда уехать. Но сейчас мы ходим на работу, а по вечерам скучаем, как в фильмах Ван Сента, под трескучие ЛЭПы, пиво и сигареты.
Летний «Кошелев», он же самарский микрорайон «Крутые ключи» — это русский Спрингфилд из трёхэтажек за чертой города и железнодорожного полотна, с современными баскетбольными площадками и доступным жильём, танком, фонтаном и днем ВДВ.
До поэтов, инженеров и гопников на самарской земле жили древние венгры. Они были кочевниками и от них остались стоянки. Одна из них была найдена в «Кошелеве». Экскаваторы выгребли венгров и построили доступное жилье для новых кочевников — молодых бедных, как мы. Мы поживём тут, подкопим вещей из Ikea и поедем дальше прерывать довременье.
Венгры схоронили ненужное в землю и свалили в Венгрию. Они такие, наверное: «Такс-такс, что нам нужно для счастья? Карпатские горы — о, точно, оно. Дунай, Будапешт, вечеринки. Средиземное море — збс. И вроде Европа, а не эти вот курмыши. Венеция, Вена — пара часов на автобусе. А тут через пару часов только Чапаевск», — подумали и поехали дальше. Они оставили нам Жигулевское море, губернатора финно-угорца, суровые зимы, калифорнийское лето и горы размером с холмы.
Сегодня я встал с Матвеем в десять утра, чтобы он потащил меня по жаре и похмелью в «Ашан», который я ненавижу.
— Ты так интеллигентно блюешь, — сказал Матвей.
— Говорил, — отвечаю.
Похмельный Матвей похож на кота Тома, который не познакомился с Джерри — добрый и рассеянный. Постепенно он становится недовольным, как обычно:
— Бери эти, — говорит Матвей, показывая резиновые сланцы со стенда.
— Они белые, — отвечаю я.
— Они по скидке.
— Я изговняю.
— Ходи аккуратно, — Матвей поправил маску на подбородке.
— Они для трупов. Трупы не ходят.
— Андрей, ты должен учиться ухаживать за собой.
— Сорок три размер. Мне нужен сорок два.
— Они по скидке.
— Сорок три мне только на хуй повесить.
— Давай еще посмотрим?
— Я хочу курить.
Я понимаю, что он стремится быть полезным, но он меня бесит. Он вечно тыкает в свою ухоженность и физическое превосходство, хотя у него крохотный член. Я люблю этот член, потому что он для меня абсолютно родной. Он эргономичный, как любая вещь из Ikea, которую он так любит. Особенно сильно он любит фрикадельки и просит меня приготовить их точно как в Ikea. Я делаю фрикадельки, а он говорит, что у него оргазм рта. Иногда мне кажется, что он со мной встречается лишь потому что любит поесть. Я могу приготовить соус из брусники без брусники.
— Пошли, мне не надо, я в носках хожу, — говорю. — Хватит пялиться! На меня смотри.
— Я тебя вижу чаще, чем свой хуй.
— Неправда, ты часто ссышь.
— Смотреть необязательно. У меня хуй с системой оптического наведения и GPS. Как айфон, но не вибрирует.
Я типа не смеюсь.
Матвей все равно берёт сланцы. Я начинаю дурачиться — встаю на тележку и качусь по залу «Ашана», представляя себя Феррисом Бьюллером из фильма Джона Хьюза. В голове играет Don’t stop believin The Journey. Песни не было в фильме — это моя режиссура. Да и фильм я почти не помню. Мэт раздражается и строго говорит:
— Это выглядит придурочно.
Я сильно хочу снова расстаться с Матвеем и уже насовсем.
<…>
Я пришел в полицию, чтобы заявить о пропаже человека, но когда сотрудница спросила, кем он приходится, я не знал, что ответить, и сказал “брат». “Фамилия?” — спросила она. И я ушел. Сказал, что ошибся.
Через день я поехал в Тольятти и стал искать его дом, чтобы встретиться с родителями, но я не помнил, в каком именно доме из множества одинаковых тольяттинских домов он живет. Я ходил по кварталу от дома к дому и не мог узнать его дом.
Уже в Москве мне стало казаться забавным представлять, что Мэта как бы не было, и рассказывать московским друзьям загадочную историю о ебаном галюне. Что я придумал его, как и то, что он похож на Питера Паркера, ковбоя или водилу из “Драйва». Но пока я был в Спрингфилде, я каждую ночь включал American football, ложился на наш матрас. Он пах “Олдспайсом», молодым мужиком и пивом, которое Мэт воровал в “Пятерочке». Я открывал кухонный шкаф и там сидели Пинки и Адольф. Они воняли одной половой тряпкой.
Я не хотел думать, что он меня бросил. Что он, как те звезды, которые трясутся от злости и растворяются. Было забавно думать, что его правда похитило Нибиру или он просто ушел бегать, как он всегда бегает с похмелья. Круг за кругом. Круг за кругом. И просто не может вырваться из этого круга.
Вышка вывесила список рекомендованных к зачислению. Там был я и там не было Матвея. Я открыл список всех абитуриентов, подавших документы. Матвея там тоже не было.
Филолог, эссеист, журналист
Филолог, переводчик, литературный критик, куратор литературных и театральных программ и книжного магазина «Полторы комнаты» в Стамбуле
Подпишитесь на литературные новости, чтобы не пропускать самые важные события
Присылайте ваши литературные новости на literarynews@darprize.com